Еще юны и Бунин, и Андреев...

 

Наверное, Бунин часто думал об Орле...

«Жизнь Арсеньева» писалась в Грассе, спустя почти сорок лет после событий первой любви великого писателя, в 1927-1933 годах, но память о них оказалась такой сильной, такой свежей, должно быть еще и потому, что на них оказалась печать муки оторванного от родины человека.

Вряд ли нам дано почувствовать всю силу трагедии большого русского писателя, оказавшегося вдали от той земли, что была основой и сутью его творчества. И вот, волею судьбы, Орел стал, видимо, частичкой самых дорогих уголков его памяти, по существу, героем одного из самых сильных, буквально выстраданных романов И. Бунина.

«Россия. Орел, весна... И вот Франция, юг, средиземные зимние дали... Поднимающийся мистраль прилетает порой в сад, волнует жесткую и длинную листву пальм, сухо, знойно-холодно, точно в могильных венках, шелестит и шуршит в ней», – вы чувствуете, сколько тоски по родине и по прошлой жизни в этих словах?..

А скажите, было бы вам интересно мысленно пройти улицами того самого, старого Орла, который помнили и любили великие русские литераторы, ученые, духовные лидеры России, деятели искусства, путешественники, артисты, все те, для кого он был родным гнездом в прямом смысле этого слова? Как, например, для Л. Андреева, еще одного современника И. Бунина, «буйного орловца», любимца дореволюционной России и ее молодежного кумира, вдохновленного теми же самыми реками, улицами, церквями, что и Бунин; для Л. Андреева, который до конца жизни был пропитан орловскими впечатлениями.

Как ни странно, в том, что связано с Орлом, у обоих писателей было много общего. И. Бунин и Л. Андреев были почти одногодками. Бунин родился в 1870, а Андреев в 1871 году. Для обоих Орел  был городом их молодости, их первой любви. Здесь появились их первые литературные произведения.

Оба любили ходить по городу пешком. Шли по Болховской (совр. ул. Ленина), по Кромской (совр. ул. Комсомольская), по Московской, Пушкарной, Ситниковской (совр. ул. Энгельса). Ходили в городской парк, к вокзалу, знали улицы и улочки Орла. Жили, правда, в разных частях города.

Бунин то обитал во флигельке при редакции «Орловского вестника» сейчас на этом месте дом № 6 по ул. Гуртьева), то на Георгиевском переулке рядом с Садовой улицей, то в Воскресенском переулке (ул. Гагарина, З), а то на Карачевской, откуда не так уж далеко до дома Леонида Андреева (ул. 2-я Пушкарная, 41), с которым Бунин тогда еще не был знаком.

Впоследствии они даже сфотографируются вместе – два красавца и умницы с совершенно разным типом красоты, разной манерой литературного письма, впрочем, без восторга относящиеся к творчеству друг друга. Оба они, однако, чувствовали талантливость и незаурядность один другого, и это находило проявление в неформальных знаках внимания. Л. Андреев, например, в 1902 году подарит И. Бунину свою фотографию с надписью: «Милому Ивану Бунину искренне его любящий, часто одноразмерный и бывает даже рифмующий Леонид», а Бунин, узнав о смерти Андреева, «со страшной ясностью» будет вспоминать его, «живого, сильного, дерзко уверенного в себе, все что-то про себя думающего, стискивающего зубы, с гривой синеватых волос, смуглого, с блеском умных, сметливых глаз...». «Какая это талантливая натура», – напишет Бунин в 1920 году.

Для нашей не совсем обычной экскурсии по Орлу выберем 1891 год. Он оказался знаменательным для обоих литераторов.

В мае 1891 года Л. Андреев заканчивает Орловскую гимназию и стоит на пороге совершенно нового для него периода жизни. И. Бунин, работая в газете «Орловский вестник», готовит свою первую книгу – «Стихотворения 1887 – 1891 гг.». В конце года она выйдет в свет в количестве 500 экземпляров. Он находится в состоянии душевного подъема, окрашенного любовью к Варваре Пащенко.

И вот сейчас мы попробуем взять на себя смелость пройти с И. Буниным и Л. Андреевым маршрутами их традиционных прогулок, разумеется, понимая всю условность такой попытки.

Итак, Орел, 1891 год. Весна.

Бунин выходит из дверей «Орловского вестника» под яркое небо конца апреля – начала мая.

Прямо перед его глазами оказывается Соборная площадь, которую орловцы всегда звали по-разному: то Кадетской площадью, то Плацем. Для нас с вами – это сквер им. Гуртьева, но для жителя Орла конца ХІХ – начала ХХ века – главная площадь орловских парадов и торжеств, самая главная площадь губернского города.

С Зиновьевского переулка, где располагался «Орловский вестник» (совр. ул. Гуртьева, 6), Бунин всегда видел справа здание Кадетского им. Бахтина корпуса, а совсем близко, слева – Петропавловский кафедральный собор, помещавшийся на месте современной библиотеки им. Бунина.

Вот он, этот собор. Его солидное и строгое здание к тому времени вот уже почти как 100 лет стояло посреди площади около городского парка. Бунин оставит его в своей «Жизни Арсеньева: «Я прошел вдоль присутственных мест, свернул на пустую площадь, посреди которой поднимался собор, теряясь чуть блестевшим золотым куполом в звездном небе...»

Заложенный во время коронования Павла І, собор строился 44 года, но оказался не слишком удачной постройкой; уже через 10 лет он пошел трещинами и был запечатан, и только в 1895 году службы возобновились в нем в полном объеме.

Можно представить себе, как Бунин неоднократно ходит вокруг хранившего молчание собора, рассматривая его внушительные стены, нисколько, наверное, не предполагая, что случится невероятное – настанет время, и собор взорвут (в 1940 году), и выстроят здесь библиотеку (в 1958 году), которая в конце ХХ века получит его собственное имя... И уж, конечно, стоя перед главным Орловским собором, молодой Бунин вряд ли мог представить себе, что здесь, прямо на этом самом месте будет стоять его бюст (впрочем, думается, не самый удачный).

(Многое потом происходило с этим собором. Сюда в 1918 году к нему пришел последний крестный ход. Колокольня его использовалась и как пожарная каланча, и как парашютная вышка, а вокруг выросло кладбище, поскольку в советское время самые главные площади городов использовались для захоронения новых героев новой власти).

Но давайте представим себе, что для прогулки в один из весенних дней 1891 Бунин решил пройти возле Кадетского корпуса, затем по Борисоглебской улице, потом по Болховской, по Московской и далее к вокзалу. Это был один из самых любимых маршрутов его прогулок.

Кадетский корпус был единственным четырехэтажным зданием губернского Орла. Это громадное здание располагалось в Центре разнообразных служебных помещений на территории бывшей усадьбы графа Каменского, выкупленной казной в 1835 году.

Если вы сумеете представить себе, что стоите на остановке «Сквер Гуртьева», чтобы уехать в сторону музея им. Тургенева, за вашей спиной и окажется то место, где когда-то находился корпус. Жаль, конечно, что площадь не назвали именем Бахтина! Бахтин внес в историю города не меньший вклад, чем Каменский. А сколько достойных русских офицеров было выпущено из этих несуществующих ныне стен!

Да вот эти будущие офицеры – бегут стайкой на Кадетскую площадь: началось их свободное время, занятия закончились! Обычно, меняясь, курсы по очереди отдыхали или на самой площади или на внутреннем плацу.

Бунин видит, как маленькие кадеты радостно шумят перед корпусом. Здесь же они покупают с лотков оладьи и гречишники и какие-то особенные леденцы, которые назывались «курскими столбиками».

Из раскрытых форточек огромного дома слышатся голоса, доносятся звуки музыкальных инструментов – может быть, начинается репетиция оркестра.

Кадетский оркестр не раз проходил по Соборной площади, которую называли так по-разному: то Соборной, то Кадетской, то Парадной, то говорили просто «Плац». А сколько девушек, и с какими надеждами всматривались в ряды стройных выпускников!

С площади мимо Бунина мальчишки бегут назад: в домовой церкви Михаила Архангела скоро начнется вечерняя служба, а может, они торопятся готовить уроки.

В 1917 году этим мальчишкам будет чуть за 40, если, конечно, они останутся живы после трех лет первой мировой войны...

После революции корпус как учебное заведение перестал существовать. Кадетов построили перед их Домом в последний раз в 1918 году и велели разойтись. Ошеломленные и растерянные мальчишки разбредались кто куда... Потом сюда перевели Иваново-Вознесенскую пехотную школу, которая с 1930 года стала танковой, а с 1937 г. превратилась в танковое училище им. Фрунзе. Здание было великолепно известно в городе до войны: молодежь ходила сюда танцевать.

Танцевали в клубе – бывшем помещении домовой церкви корпуса. В 1943 году при отступлении немецких войск корпус был взорван. От огромного комплекса остался дом директоров (Гуртьева, 6), ошибочно принимаемый многими за остаток основного здания, и еще один дом по улице Гуртьева, 19. Там сейчас Музей танкового училища.

Интересно, что на бывшем Плацу все же есть военный символ: памятник генералу Гуртьеву.

Но, Господи! Как далеко еще до всего этого в 1891 году! Еще царствует Александр III, еще цесаревич Николай юн, весел и хорош собой. Он всего на два года старше Ивана Бунина – в мае ему будет 23. В Орле еще нет трамвая, нет Иверской, нет каменной Смоленской церквей. Зато есть старинная Борисоглебская церковь, давшая название улице, которую мы зовем улицей Салтыкова-Щедрина. Туда-то, от липовой аллеи возле Кадетского корпуса вслед за И. Буниным отправимся и мы.

Пока Бунин не спеша идет в сторону Борисоглебской церкви, напомним, что она, сгоревшая в 1941 году, была примерно соразмерна поликлинике медсанчасти УВД, которая и находится на ее месте. 31 октября 1818 года здесь крестили И. С. Тургенева. Сюда ходит дворянская публика как в приходскую церковь. Здесь же, из-за временного закрытия Петропавловского собора, совершаются и соборные богослужения, хотя и, как пишет Г. М. Пясецкий, «Преосвященный Смарагд, находя Борисоглебский собор тесным, и неудобным», и, «не полагаясь на прочное возобновление большого собора, решился построить новый собор при архиерейском доме». Церковь и вправду была небольшой и старой. Она была освящена еще в 1782 году, когда на этом месте было кладбище. Потом она стала приходcкой, а кладбище убрали из-за строительства присутственных мест.

Небольшой, но уютный и всем хорошо знакомый, названный в рассказе Н. С. Лескова «Грабеж» «старым», Борисоглебский собор служил в среде жителей Орла традиционным городским ориентиром, таким же, как в наши дни, допустим, Университет или «Универмаг». Когда на город спускались сумерки, окошки собора мягко светились, а его купол, немножко нетрадиционный, чем-то похожий на цветок колокольчика, создавал настроение душевного равновесия и внутреннего покоя.

Но и сейчас в свете весеннего солнца раннего вечера этот долголетний свидетель городской жизни не мог не казаться привычным и вечным. На церковном дворе еще не просохла земля. На ней следы сапог и женских ботинок. На высоких тополях кричат галки. К выходу на улицу идет полный бородатый батюшка, чуть поднимающий подол рясы, чтобы ее не запачкать. Обыкновенная городская сценка из жизни того времени! Сколько подобных «картинок» мог наблюдать И. Бунин! Как нравились ему маленькие церкви! Он пишет, что полюбил заходить в них. Как часто, наверное, в далекой Франции ему вспоминались и эти церковные дворы, и их обитатели, и весенний уличный шум, и галки на тополях, и еще многое, многое другое, из чего вырастает чувство родины...

От стен старого собора проводим Бунина в сторону Купеческого клуба (место совр. Главпочтамта), но не будем торопиться переходить Борисоглебскую улицу. Сейчас мы с вами вслед за Иваном Алексеевичем идем вдоль длинной ограды Александринского института благородных девиц. Усадьба института располагалась между двумя знакомыми нам ориентирами – современной Брестской улицей и бульваром Победы. Сам институт находился примерно между дворцом Творчества детей и юношества им. Гагарина и «Выставочным залом». Из окон его 3-го этажа была видна Болховская.

Великолепное, классической постройки трехэтажное здание, выполненное в едином с кадетским корпусом ключе, было неотъемлемой частью городского пейзажа с 1865 года. Без него невозможно представить себе ни дореволюционный, ни довоенный Орел.

Вдоль ограды института росли липы. Перед зданием был необыкновенный в пору цветения липовый парк. Липовая аллея была и перед кадетским корпусом.

Остатки институтских лип еще можно было видеть возле Дворца спорта еще в 60-70-ее годы ХХ в. И, кажется, до сих пор там есть еще несколько штук.

Как и в кадетском корпусе, в Александринском институте тоже была домовая церковь. Она посвящалась Анне, матери Пресвятой Богородицы.

Итак, длинная-длинная ограда института, усадьба, окруженная липами. В здании потихоньку открывают окна. Оттуда слышатся молодые голоса, знакомый школьный шум. Но вот самих барышень в их институтских платьях и пелеринках с милыми одухотворенными лицами и аккуратно уложенными косами увидеть было почти невозможно. Стоять у окон им запрещалось, считалось неприличным. Гуляют они в основном в своем парке. В городе почти не показываются. Смеются здесь звонче и нежнее. Наверное, сюда не раз посмотрит наш герой: Бунину – 21 год. Все, знавшие его в это время, отмечают одухотворенность его облика. На фотографии 1891 года волосы Бунина откинуты назад. Небольшие усики и бородка (дань моде) подчеркивают юный рот. Но вот глаза... Гораздо взрослее, чем на фото 1890-го. Да, наверное, не одна институтка останавливала на нем свой взгляд...

А на Борисоглебской – пролетки, дворянские фуражки с красным околышем, бунинская весенняя «мелкая зелень» и бунинское «зеркало луж»!

А Иван Алексеевич идет в сторону Болховской. Вслед за ним мы переходим дорогу, но нам, как и ему, не открывается площадь слева. Открытой площади на месте современной площади им. Ленина в том старом Орле нет.

Посмотрим, что же есть.

Есть довольно плотная застройка Борисоглебской и параллельной ей Садовой улицы (совр. ул. М. Горького), одной из самых престижных улиц дореволюционного Орла.

На Садовой где-то от современной гостиницы «Русь» до ул. Пионерской располагались присутственные места. Перед ними тянулся бульвар из двух рядов многолетних лип. Бунину нравилось здесь. В «Жизни Арсеньева» он вспоминает это место как аллею «свежих, прозрачно-тенистых лип», а улицу перед присутственными местами называет «длинной и светлой».

На Садовой на месте современного Главпочтамта, где и размещался Купеческий клуб, всегда посещаемый Иваном Алексеевичем с Варей Пащенко, уходящая в сторону Орлика улица, как вспоминает ее житель примерно этого времени, бывший дирижер МХАТа Б. Л. Изралевский, «была тихая и справедливо называлась Садовой – она утопала в пышной богатой зелени. Мне казалось, – пишет он далее, – что сама тургеневская поэзия разлита вокруг». Это впечатление «тургеневской поэзии» должно быть, трогало не одну романтичную душу тогдашней молодежи. Помните, как Бунин в «Жизни Арсеньева» ходил на Третью Дворянскую смотреть дом Лизы Калитиной?

Садовая заканчивалась Бодискиной горой и мостом, который вел прямо на улицу 2-ю Пушкарную, где в доме № 41, с садом, огородом, в окружении большой семьи жил выпускник Орловской классической гимназии Леонид Андреев.

Оставив пока И. Бунина подходящим к зданию Орловского Дворянского собрания, давайте отыщем в Орле 1891 г. будущего писателя, а в ту пору гимназиста Л. Андреева.

Да вот он! Красивый, яркий, оживленный, идет в Городской сад ясным весенним вечером после занятий в гимназии, идет по улочкам Пушкарной слободы.

Здесь ему знаком каждый дом, каждый поворот, каждый забор, а поверх заборов готовая в скором времени распуститься сирень (по местному – «синель») – белая, лиловая, персидская.

Пушкарные. Старинные улички подгородней слободы. В дождь дороги размокали, вместо них оказывалась вековая жидкая грязь, но по Пушкарным не часто ездили на извозчике. Л. Андреев говорил о родной улице как о немощеной, тихой, с большими садами и маленькими мещанскими домами. Все дороги с Пушкарных, с Ситниковской (ул. Энгельса), 3-ей Посадской (ул. Панчука) и Васильевской вели к церквям – Троице-Васильевской и Успенской, известной еще как Церковь Михаила Архангела.

Троице-Васильевская церковь (ул. Васильевская, 20) была ближе к дому Андреева. Голос ее колоколов (колокольня разрушена в 1930 г.) был хорошо знаком всем «пушкарям», ведь она размещалась почти в центре их «микрорайона». Здесь к тому же была 2-х классная церковно-приходская школа, одна из лучших в городе (ул. 2-я Посадская, дома № 13 и 15). Но ни Андреевы, ни остальные жители слободы, как видно, не считали церковь «своей»: здесь был приход пригородного села Телегино.

Жизнь Пушкарной слободы была связана с храмом Михаила Архангела. В нем было средоточие центральных событий их жизни: всеобщие и личные торжества и скорби, крестины, венчания, отпевания вели сюда многочисленный и пестрый люд. Целые поколения орловских жителей слышали его особенный колокольный звон. Он сопровождал их с колыбели до смертного одра. Колокола Михаила Архангела звучат во многих рассказах Леонида Андреева. Этот колокольный звон запомнился и Бунину, когда тот впервые приехал в Орел: «густо и важно-благостно звонили к обедне в тяжкой и высокой церкви возле Орлика. Под этот гудящий звон, – он гудел даже во мне во всем, – я перешел еще один мост...» (Конечно, на берегу Орлика есть еще одна церковь, Богоявленская, но ведь «тяжкой» ее не назовешь, а колокола такие, как у Михаила Архангела, были, должно быть, в самом деле какими-то необыкновенными по силе звучания и редкому тембру).

Построенный на месте еще более древних двух церквей, храм Михаила Архангела принял более узнаваемый для нас вид в 1801 г. (Это в нем в январе 1826 года стоял гроб с телом Александра І. Печальная процессия вынуждена была останавливаться в местных церквях и передвигаться столь медленно из-за отсутствия железных дорог). В 1858 г. храм подвергся перестройке, расширился, вырос вверх, и во времена Л. Андреева и И. Бунина стал одной из самых любимых орловских церквей.

Андреевы числились к ней приходом, здесь крестили Леонида. Вот и сейчас, выйдя к Александровскому мосту, Андреев окидывает глазами храм. А справа, привычная взгляду, стоит его гимназия. Сейчас он видит ее каждый день, будничная жизнь гимназиста приедается ему, но ее он не забудет никогда. З мая 1919 года, за четыре месяца до смерти он запишет в дневник: «Орел, тепло, пахучая ракита, разлив рек, веселая гимназическая религия, шатанье по Болховской. Помню: вот я в гимназическом зале, в ожидании очереди идти к старому батьке на исповедь, сижу на подоконнике открытого окна и смотрю на солнечную, теплую, весенне-тарахтящую улицу...»

Интересно, чувствовал ли Леонид Андреев, какую прелестную картинку своего Орла оставляет он нам на память? Сколько хороших и любящих свой город людей не просто знают ее наизусть, но при этих словах ощущают весну в старом Орле, в Воскресенском переулке, мысленно видят теплый подоконник гимназии и самого Леонида Андреева, которому так хорошо сидеть на ярком солнце на этом подоконнике и чувствовать, что жизнь только начинается...

И вот теперь возле гимназии все, как обычно: извозчики взмахивают кнутами, грохочут их экипажи, мальчишки в гимназических формах дразнятся и прыгают, тут же вспархивают голуби, масса воробьев, вечный крик и школьная возня.

Известнейшая в городе гимназия (Воскресенский пер., 5) видела в своих стенах такое поразительное количество в будущем замечательных русских ученых, писателей, общественных деятелей, как, наверное, редко какое-нибудь еще учебное заведение в России. Мемориальная доска, которая ранее висела на этом здании, не вмещала их всех. По существу здесь учат, хотя и разному и по-разному с 1786 года.

Александровский мост, украшение Орла, постройка, достойная губернского центра (открыт 19 февраля / 2 марта 1880 г.) ведет Леонида Андреева, а значит, и нас с вами на самую респектабельную улицу города, ту самую Болховскую, по которой сейчас начинает спускаться Бунин.

Андреев идет по Болховской вверх, по правой стороне. Слева остались ворота Введенской церкви Епархиального женского училища. В свое время здесь был Введенский женский монастырь, в 1843 году он сгорел, а его главная церковь и подъезд к ней были отреставрированы, хотя сам монастырь переехал в район 1-ой Курской улицы. А здесь, на правой стороне Болховской, Андреев проходит мимо старенькой Георгиевской церкви, в которой как раз завершается реконструкция. В 1891 году у церкви появилась новая колокольня, с которой потом любили фотографировать Орел местные фотохудожники. Многим юным орловчанам, наверное, неизвестно, что на месте кинотеатра «Победа» стояла Георгиевская (Сретенская) церковь, а гора, по которой мы спускаемся от кинотеатра к Орлику, с XVIII века называется по имени этой церкви Егорьевской горой, так как имя Георгий у русских – это и Егорий, и Егор, и Юрий тоже. Те, кто были мальчишками в конце 40-х годов, еще помнят, как церковь разбирали в 1946-м, и, если вы попросите, должно быть расскажут вам о великих церковных подвалах, о тайном ходе, якобы ведущем из церкви к «стрелке», перескажут вам и другие легенды, которыми был окружен разбор церковного здания среди детского населения окружающего района.

Болховская. Самые модные и дорогие в губернии магазины – Авилова, Подшивалова, Кудинова. Сплошь каменные двухэтажные дома (Г. М. Пясецкий пишет, что последний деревянный дом был снесен в 1870-м году под магазин Сухорукова), вывески, вывески, каменная мостовая и тротуары. Болховская – настоящая современная улица конца ХІХ века, пропитанная духом капитализма, почти столичная. Лошади, лошади, повозки, пролетки. Главный звук здесь – удары копыт по булыжнику. Сегодня на Болховской – шум весеннего оживления. На город опускается один из первых в этом году по-настоящему теплых вечеров.

А навстречу Леониду Андрееву, спускаясь по Болховской, идет Иван Бунин. Вот Андреев встречается с Буниным глазами. Вот они расходятся, пока что не зная друг друга...

Могло ли так быть? Думается, да. Орел ведь был небольшим городом, а Болховская была тем местом, где могли встречаться практически все его жители. И еще какие люди могли проходить по Болховской весной 1891 года! Лучший из орловских краеведов Г. М. Пясецкий; основатель оспенной лаборатории С. К. Живописцев; в ту пору 16-летний будущий полярный исследователь В. А. Русанов; дед писателя Михаила Булгакова И. А. Булгаков (сам же будущий автор «Белой гвардии» и «Мастера и Маргариты» как раз майским днем 1891 года родился в Киеве); здесь могли идти будущий крупный ученый в области гидравлики и гидротехники, а тогда 7-летний Николай Павловский, будущий военачальник и военный историк, а тогда 8-летний Николай Какурин; гулял за ручку с мамой 4-летний Борис Изралевский, в будущем прославленный дирижер МХАТа, друг Станиславского и Немировича-Данченко, который уже в 4-летнем возрасте был любителем орловских военных оркестров, и многие, многие другие достойные люди, оставившие след в российской истории, науке, культуре и даже революционном движении.

В автобиографической книге «Жизнь Арсеньева» Бунин не раз упоминает Болховскую: «Я шел вниз по Болховской, глядя в темнеющее небо, – в небе маячили очертания крыш старых домов, непонятная успокаивающая прелесть этих очертаний... Зажигались фонари, тепло освещались окна магазинов, вечер синел, как синька, в городе становилось сладко, уютно...»

А вот еще: «Я пошел по городу. Сперва, как вчера, вниз по Болховской, с Болховской по Московской, длинной торговой улице, ведущей на вокзал, шел по ней, пока она не закончилась запыленными триумфальными воротами...»

Скажите, вы понимаете, что спустя почти четыре десятилетия после событий своей первой любви, переживая эти события как бы заново, описывая город, ставший свидетелем этой любви, Бунин мысленно шел и шел своими любимыми улицами, преодолевал подъем к присутственным местам, еще и еще раз встречался с Болховской, с Московской, а вместе со всем тем, что стало еще дороже в далекой Франции и тогда, когда молодость была совсем далеко...

Смотрите, Леонид Андреев уже поворачивает к Дворянскому собранию. И мы с вами на месте современного театра имени И. С. Тургенева видим знаменитое, известнейшее в городе здание Дворянского собрания! Выстроенное в 1823 году, оно было одним из лучших строений дореволюционного Орла. Его огромные полукруглые окна нижнего этажа заставляли догадываться о просторных и светлых помещениях, о высоких орловских собраниях, о больших

провинциальных балах. Его хорошо знал Бунин, писавший: «Эта великолепная пустота залы, предшествующая балу, ее свежий холод, тяжкая гроздь люстры, насквозь играющей алмазным сиянием, огромные нагие окна, лоск и еще вольная просторность паркета, запах живых цветов, пудры, духов, бальной белой лайки... ожидание звучности первого грома с хор...››. Бунин и сам не раз танцевал на орловских балах.

Жаль, мы никогда не увидим этот дом. Дворянское собрание, в зале которого пел Шаляпин, где принимали Николая І и Александра II, погибло в октябре 1919 года.

Как много утрачено!

После Великой Отечественной войны город стал настолько другим, что становится понятной фраза людей, видевших город до войны и ранее: «Я приехал в Орел и не узнал его...››.

А Леонид Андреев, оставив стены Дворянского собрания справа, входит в липовую аллею, ведущую к городскому саду. Мы вновь сопровождаем его, поэтому перед нами открывается городской сад в пору его расцвета. Заложенный 1 мая 1823 года орловским губернатором Н. И. Шредером, он находится там же, где и теперь. У самого входа в сад в 1861-1862 годах было выстроено здание орловского театра, прямо там же, где сейчас мы видим парковую колоннаду. Одна из дверей театра выходила в сад, и во время антрактов публика прогуливалась по аккуратно вычищенным и укатанным дорожкам. В парке были чугунные беседки, фонтан и даже солнечные часы. В саду было высажено 15 000 деревьев и кустарников. Это были тополя, ясени, вязы, клены, рябины, березы, сосны, черемуха. Здесь росли акация, крушина, бузина, жимолость, орешник, вишенник, терн, бересклет и другие кустарники. Современники вспоминают: «Городской сад в Орле был чудесный, густой, как лес, с великолепными аллеями, с дорожками, спускавшимися к Оке». Этот сад видели И. С. Тургенев, Н. С. Лесков, Марко Вовчок, Т. Н. Грановский, Л. Н. Толстой... Бунин запомнил навсегда его оркестр: «...в конце аллеи в сияющей цветными шкаликами раковине томно разливался вальсом, рычал и гремел во все свои медные

трубы и литавры военный оркестр». В конце ХІХ века, по воспоминаниям дирижера МХАТа Б. Л. Изралевского, оркестр начинал играть ровно в 7 вечера. Сначала обязательно исполнялся марш, потом увертюра «Вильгельм Телль››, всегда – попурри из оперы П. И. Чайковского «Евгений Онегин» и т.д. Выступление оркестра заканчивалось маршем в 22.00.

Леонид Андреев совершенно особенно относился к этому месту. В 1892 году он писал: «Все-таки в Орел очень хочется, хочется в городском саду погулять... Не знаю, есть ли еще где в провинции такое любопытное место, как наш городской сад, он принадлежность только одного Орла. Бывал я в разных городах, но подобного учреждения не встречал...». Запись была сделана в марте. И года не прошло, как он уехал из дома. Андреев скучал по Орлу, по своим любимым местам...

Конечно, мы идем с вами по весеннему, только-только распускающемуся парку. Но как легко дышится тут, какой, процитируем мы, дореволюционного автора Д. Добрынина, «открывается прекрасный вид на город и вдаль на Московскую дорогу» из беседки над обрывом реки!

Сегодня парк полон гуляющих. На дорожках сада особенно много молодежи. Андреев встречает знакомых, он разговаривает с ними, смеется. Все вместе потом отправляются на берег Оки и долго смотрят на небо, воду и раскинувшийся за рекой город. Но вот Л. Андреев прощается с друзьями и идет дальше. Как и Бунин, он любит ходить один, думать и рассматривать многоликую и пеструю жизнь... Так, размышляя о чем-то, миновав Тюремный замок, примыкающий к городскому саду, он подходит к церквям архиерейского дома, размещенным на Монастырке. Название это появилось в ХVІІ веке, когда мужской монастырь из Богоявленской церкви был переведен на Взвозную (Ямскую) гору, и не исчезло после перевода монастыря во Мценск в 1819 году. Для нас с вами это район детской и взрослой поликлиник Советского района.

Вот впереди показался белоколонный архиерейский дом и громадный пятикупольный Троицкий собор, по тем временам новый (построен в 1879 г.). Строго симметричный, квадратный, высокий и просторный, собор замечательно смотрелся как вблизи, так и из-за реки, с Набережной Струговой улицы (совр. набережная Дубровинского) и Струкового переулка (совр. ул. Герцена).

В церковном комплексе архиерейского дома было целых пять церквей, но Троицкий собор был значительнее остальных культовых построек. Он казался вечным и несокрушимым, поставленным здесь навсегда; никто тогда и подумать не мог, что и его, и Успенскую церковь, и церковь Рождества Иоанна Предтечи, и Троицкую церковь-усыпальницу, и домовую церковь при архиерейском доме, и самый этот дом, и даже монастырское кладбище уничтожит Великая революция. (В одной только чудом уцелевшей, а потом все равно уничтоженной Успенской церкви, разместится Орловская колония для несовершеннолетних, устроенная по типу колонии А. Макаренко, «фабрика-коммуна». Ее история тоже интересна и почти никем не освещена.)

Невозможно было не восхититься соборными стенами на закате, когда Троицкий собор становился розовым, и в стеклах его окон отражалось солнце. И в каждом оконце больших и малых церквей, стоявших вблизи, тоже отражались закатные лучи. Леонид Андреев несомненно не раз приходил сюда. Здесь был совершенно особенный мир. Андреев, с его склонностью к философским размышлениям, в том числе о Боге, о Вселенной, о человеческом разуме, мог, как

он любил, приходить сюда, прогуливаясь, и думать тут. Наверное, наличие тюрьмы совсем рядом с этими церквями, тоже наводило его на определенные размышления. Проблема нравственных исканий, тема противоборства добра и зла, как известно, звучит в творчестве Л. Андреева очень сильно.

Сегодня, постояв у Троицкого собора и полюбовавшись этим величавым розово-белым ансамблем, Андреев отправляется в обратный путь.

Можно допустить, что он не вернется прежней дорогой, а спустится к Оке и медленно пройдет по ее левому берегу, посматривая на дома и амбары правого окского берега, на постройки, бывшие остатками некогда богатой Орловской хлебной пристани, разоренной после неожиданного вскрытия Оки в январе 1868 года и совершенно уничтоженной после постройки железной дороги в том же 1868 году. Жизнь как будто сказала орловцам, множество которых кормила эта пристань: «Все. Ищите себе другое занятие». В Орле очень заметны некие четкие периоды, когда основное занятие, вокруг которого кипела городская жизнь, сменялось другим: крепость и все, с ней связанное, пристань, и все с ней связанное; особенное развитие города в конце ХІХ – начале ХХ века, сложные и разные части советского периода и, пожалуйста, современность, тоже, как мы видим, своеобразная.

Но вернемся в 1891 год.

Дома правого окского берега, если вглядеться, были окружены зеленью. «Я жил в городе, в котором есть природа, и отсюда понятно, что город этот не Москва, – писал потом Л. Андреев. – В том городе были широкие, безлюдные, тихие улицы, пустынные, как поле, площади и густые, как леса, сады...››. О садах в Орле пишет и Бунин: «Тишина, сады, милое светлое утро губернского степного города...». Сады окружали Орел, наполняли его особенным запахом во время цветения и созревания плодов; за Полесской площадью (ныне район ул. Октябрьской) в их ветвях терялись редкие дворянские особняки, на правом берегу Оки – купеческие дома, дома мещанские и бедные

домики окраин.

Некогда богатая, ранее жившая хлебной пристанью, кромка правого берега быстро беднела. Там складывался новый быт и новый мир. Звуки этой прибрежной негромкой жизни, ее непростое биение, чью-то грустную гармонику, обрывки песен, речные всплески, собачий лай, чей-то смех в лодке слушал и впитывал в себя будущий знаменитый писатель, может быть, чувствуя печаль от предстоящей разлуки с родным городом. Всю жизнь он сохранял теплое чувство к своему Орлу, всю жизнь вспоминал его; пусть несбыточно, мечтал вернуться, и, как Бунин, наверное, мысленно не раз проходил своими любимыми улицами.

Мы провожаем его по берегу Оки, потом берегом Орлика; и вот уже перед ним выпуклое чело любимого «Михаила Архангела», и скоро Пушкарные, сначала 1-я, потом 2-я, и мама Анастасия Николаевна, наверное, чувствуя возвращение своего любимца, уже поставила самовар и ждет своего «Коточку»... Сын напишет ей спустя много лет: «Мой неизменный полувековой друг... мы с тобой... вернейшие друзья, начиная с Пушкарной и кончая хладными финскими скалами...».

А теперь давайте снова встретимся с Буниным, которого оставили спускающимся по Болховской. Помните, мы решили отправиться вслед за ним по Московской к вокзалу? К сожалению, мы не сможем пройти на Кромскую (совр. Комсомольскую), а это тоже интересная улица; возможно, сделаем это в другой раз.

Мгновение – и мы оказываемся возле здания Городской думы (совр. театр «Свободное пространство»). Это старая-старая орловская постройка конца ХVIII века. Здесь был Городовой магистрат, в 1812 году тут записывались в ополчение и принимались пожертвования на борьбу с французами (тогда же в соседнем здании мужской гимназии размещался госпиталь). В здании всегда была масса всяких организаций, включая Сиротский суд и 2-е мужское приходское училище, существовавшее одновременно с Городской и Мещанской управой.

Вместе с Буниным идем вдоль этого длинного дома. Возле него, как всегда, народ – просители, ученики, разглядывающие пролетки; дворяне, разъезжающие в модных поддёвочках; бабы в платках, идущие в сторону Кромской улицы из церкви Богоявления, собаки с опущенными носами, вынюхивающие что-то, и голуби, голуби, голуби!

Запах весеннего Орла ХІХ века – очень свежий, немножко деревенский. Пахнет свободной от асфальта землей, первой травой, дегтем, мокрыми бревнами и, конечно, лошадьми. Запах лошадей, их потных тел, навоза, телег, пеньковых веревок был родным для всех – дворян, крестьян, купцов, ремесленников. С этими запахами и звуками, скрипом телег, стуком колес, конским ржанием, мычанием коров, с петушиным криком жили и умирали целые поколения жителей и города и деревни.

Вот и Торговые ряды – длинные классические секции магазинов со сдвоенными арочными окнами. Это – главный торговый центр губернии. Здесь торгуют купцы Русановы, Калашниковы, Домогацкие, Бухвостовы. И тут тоже масса рекламных вывесок. Здесь на улицу выбегают молодые люди в жилетах с благообразными лицами и пронзительными глазами; здесь множество покупателей – и строгих дам и хорошеньких девушек, и мещан в скрипучих козловых башмаках. Двери то и дело открываются и закрываются. Сегодня, в теплый весенний вечер, мимо рядов в обе стороны идут и идут люди. Рядом – оживленнейшая в плане дорожного движения «магистраль». И мы можем наблюдать все великолепие и торжество гужевого транспорта. Это поразительно: увидев сейчас в городском парке лошадь с лентами в гриве и расчесанным хвостом, дети застывают в ошеломлении. Наверное, с меньшим изумлением они смотрели бы на слона. Может быть, в будущем конь снова займет свое место в современном сельском хозяйстве, но на центральную магистраль ему вряд ли снова придется рассчитывать. Между прочим, Ивану Алексеевичу Бунину, как редко кому из его современников, удалось увидеть многие из достижений ХХ века – не только радио, но и кино, и автомобили, и метро, и качественные железные дороги...

Но вернемся к рядам. Вот там, через дорогу от них, с правой стороны, будет дом, где Бунин впоследствии снимет комнаты у г-жи Шиффер в доме Пономарева (совр. ул. Гагарина, 3). Дом Пономарева был совсем рядом с известной орловской церковью, именуемой в народе «Никола Рыбный», что означало «Никольская церковь в Рыбных рядах». Потом на этом месте долгое время было предприятие «Маяк» напротив современного молочного рынка.

Правая сторона от рядов в архитектурном плане была кратной левой. Эти дома погибли в 1943 году. Кстати, Торговые ряды в конце ХІХ века тоже имели несовременный вид: они двухэтажные, арки для прохода на подвесной мост нет, как нет, естественно, и самого моста. (Между прочим, подвесной мост был сделан еще и затем, чтобы людям удобней было пройти на базар. Сейчас, кажется, сделали все, чтобы пройти туда было неудобно).

Но вот Бунин вступает на Мариинский мост (1880 г. постройки), и перед нами развертывается панорама окских берегов. С левой стороны моста Бунину видна старейшая в городе Богоявленская церковь с ажурной колокольней, разобранной в 1900 г. Отсюда с моста раскрываются уже зеленые берега «стрелки» Оки и Орлика, дома частной застройки слева. Отсюда виден Банный мост, соединявший берега Оки примерно в том месте, где сейчас летом стоят «речные трамвайчики», а впереди глаза Бунина уже встречаются с белой церковкой Преображения (взорвана в 1965 г.) и со строящейся громадой Покровской церкви на месте современного «Универмага». Придельный храм ее уже был освящен в 1874 году, но строительство окончательно закончится лишь в 1904. Звон колоколов зовет к вечерней службе. На паперти сидят хорошо знакомые округе нищие. Время торговли на базарной площади Ильинка закончилось.

Ильинка! Сейчас здесь сквер Танкистов, но для людей конца ХІХ – начала ХХ века это был широко известный базар. Сюда за покупками всегда ходила мать Леонида Андреева Анастасия Николаевна и всегда возвращалась с невероятными рассказами об увиденном. Целый день здесь стоит базарный шум, а бывает, что и крик.

Здесь на земле в грязи рассыпаны зерна овса, пшеницы, перемешанные с обрывками сена, обломками скользкой желтой соломы. Здесь купцы иногда кидают детишкам горсть монеток и смотрят, как те достают их из лужи или грязи. Раньше на Ильинке стоял глаголь, на котором вешали за воровские дела.

Теперь, в ХІХ веке, глаголя нет.

А примерно на месте памятника-танка стоит другой – памятная часовня в честь избавления Александра ІІ от одного из неудавшихся на него покушений.

От часовни расходятся улицы. Налево – Московская, направо – Новосильская (совр. ул. Пушкина), обе торговые, а потому шумные и довольно грязные, если удалиться от центра. Летом, когда долго не бывало дождя, улицы покрывались пылью. Про «пыльно-сиреневые» орловские сумерки и «запыленные триумфальные ворота» мы тоже читаем у Бунина. Пыль поднималась на торговых и окраинных улицах от постоянного движения и, не успев как следует осесть, тут же вздымалась снова.

Нам повезло: земля еще не просохла так, как летом, и мы легко добрались до гостиницы «Саратов». В наши дни тут тоже гостиница – «Орел». Здание, конечно, другое, новое. На Московской улице строится Дом купца Аполлонова (он сохранился, его адрес: Московская, 26). Рядом – чайные. Иван Алексеевич нередко заходит туда. Для него это не только предмет писательского интереса: тут дешево кормят. В эти годы его терзает вечное безденежье.

Уходя в сторону вокзала, Московская беднеет. Дома становятся проще и меньше, хотя изредка еще встречаются богатые и крупные. Ни Бунин, ни Андреев не могли не знать, например, дома купца Н. Перелыгина (Московская, 29), красивое угловое здание, построенное в 1856 году. В описываемое время дом был собственностью инженер-капитана В. С. Шиловского, но в последствии много перевидал на своем веку. Он был и штабом гусарского Черниговского полка, и, ранее, Городским общественным банком (интересно, что судьба еще раз сделала его банком в 90-е годы ХХ в.); и госпиталем, и пекарней. В советские годы он как-то был пединститутом, во дворе которого одно время имелась интересная статуя: на скамеечке рядом сидели Ленин и Сталин. Потом это был просто жилой дом.

Смешная деталь: в Орле почти все памятники сидят. Сидит Тургенев с собакой на вокзале. Он же сидит в городском саду. Сидит Лесков. Сидит Дзержинский. Внутри городского театра сидит И. А. Бунин. Странно сидит: руки в карманах держит, что невероятно для дворянина, интеллигента и писателя. Зато похож на Дзержинского. Не так давно был интересный памятник возле школы № 32. На скамейке сидели две девочки-отличницы. Сидит первая учительница. Ну, просто у нас в Орле очень добросердечные граждане: пусть великим будет удобно.

В конце ХІХ – начала ХХ века при всех житейских передрягах в Орле сложилась какая-то особая устоявшаяся, добрая, спокойная, духовная атмосфера, которая способствовала при экономическом государственном росте или даже здоровом дореволюционном «застое» духовному и образовательному росту своих граждан. Вырастая, они буквально разлетались из родного гнезда, но всегда тосковали о нем, как скучают об утраченном детском покое, как тоскуют о ласке и сказках бабушки или няни, умом понимая, что давно выросли из них, но, жалея о том времени, когда не ценили того, из чего выросли.

Кроме отдельных домов, правая и левая части Московской улицы рядовому читателю неизвестны. Небольшие дома, в основном кирпичные, местами попадаются дома деревянные на каменном фундаменте, стоят на довольно широкой улице, ведущей на вокзал.

Вот справа, на месте кинотеатра «Родина» и памятника Поликарпову, перед Буниным возникает на Воздвиженской торговой площади Крестовоздвиженская церковь. Это в ней в 1861 году отпевали генерала А. П. Ермолова.

Раньше здесь прядильнями и заканчивался город. Но теперь среди церковного парка стоит двухэтажная Воздвиженская церковь, и без широкой площади перед ней, площади, на которой в первый день Пасхи устраивались балаганы с кукольниками, качели, лавки с угощениями, площади, где шли кулачные бои, впрочем, официально запрещенные в 60-е годы ХІХ столетия, невозможно представить себе эту часть города в прошлом. Сейчас она практически вся застроена, но до войны она еще была, и старожилы это помнят.

Невозможно представить себе город того времени и без упомянутой выше церкви – без ее крупного одиночного купола с маленьким «яблоком», из которого вырастал крест, без ее мягкого колокольного звона и тихого церковного парка. В общем облике этой церкви была какая-то осязаемая солидность и основательность. Какой-то особый мир создавался в этом месте города, а сам город, приближаясь к Московским воротам, все больше терял свой лоск и тускнел.

Добавим, что граждане Орла, где дрова всегда были дороги, что и Лесков всегда отмечал, старались экономить и топить печи конским навозом с соломой. Навоз заготавливали, сушили и складывали во дворах домов или возле них на улице. Орловский губернатор того времени Александр Романович Шидловский, прибыв к месту службы из Харькова, был потрясен некондиционным видом центральных улиц, орловским способом топить печи и велел вывезти весь навоз за город к изумлению и огорчению горожан. Было это в 1888 году. Горожане посылали губернатору прошения, чтобы он передумал, но тот не соглашался, что видно из опубликованных в «Орловском вестнике» санитарных правил, в которых говорилось о немедленной уборке от навоза улиц и дворов.

Но граждане, как у нас принято, сопротивлялись, и это вносило определенный колорит в жизнь тех улиц, которые не принято считать центральными. Такие улицы начинались сразу за Московскими воротами, что были снесены в 1927 году.

Московские ворота располагались напротив современного административного корпуса завода им. Медведева. На них стояла дата: 1786 год. В следующем году Орел посетила Екатерина ІІ. Наверху на воротах сидел большой двуглавый орел.

«Цивилизованная» часть города тут как будто заканчивалась. Зато начинались орловские слободы с многочисленными переулками. Здесь, в современном треугольнике улиц «Московская – Грузовая – Ляшко» по обе стороны от ручья Ленивец находилась Пеньевская слобода (от слова «пеньи» – пни), а по Московской дороге – Покровская. И везде кипела и билась бедная и сложная окраинная жизнь.

Рискнем предположить, что слова из «Жизни Арсеньева» о том, что автор попадает от Московских ворот в Пушкарную слободу, которые многими литературоведами расценивались как извинительный для Бунина факт, что за 40 лет он забыл город, указывают совсем на другое: Бунин забыл не путь, проделанный множество раз, а название слободы. Не Пушкарная там была слобода, а Покровская.

Тихо было за воротами налево от Московской дороги. Бульвар Трубникова на этом месте будет заложен только через три года, а там, где находится завод «Текмаш», место было совсем уж спокойное. Там располагалось одно из самых старых, больших и известных в городе кладбищ – Сергиевское. Оно действовало с 1788 года. Многие поколения орловцев приняло оно и само кануло в безвестность, поглощенное строениями завода. Впереди из молодой листвы уже показался купол Сергиевской церкви. Только представьте себе: Бунин, идя в сторону вокзала, часто шел мимо Сергиевской церкви, а в это время там вел службы один из достойнейших людей Орла – дед писателя Михаила Булгакова!

А паровозные гудки уже говорят о близости вокзала. Иван Алексеевич любил бывать там. Всегда, уезжая или приезжая в Орел, он попадал в его тогда белостенное двухэтажное здание (оно тоже погибло в 1943 году).

Несмотря на внешнюю торжественность и даже некоторую замысловатость, большинство вокзальных служб и помещений было в подвале, никаких особых удобств для пассажиров тогда не наблюдалось (сейчас их тоже не много), а освещение долгое время было керосиновым.

Возле вокзала росли тополя. Их тоже потом вспоминал И. Бунин: «Высокие запыленные тополя шумели от знойного ветра возле большого белого вокзала».

Попав в Орел годы спустя, Бунин напишет: «Все по эту сторону вокзала было знакомое, московское. Но по ту – совсем другое, забытое: глубокая провинция, край просторный, хлебный и скучный. Пыльное солнце пекло ухабистую площадь. Несколько запыленных извозчиков стояли вдали. Серый от пыли вагон трамвая ждал чего-то».

Но иначе он посмотрит на все в 1912 году, когда был в Орле у сестры Маши: «От Орла – новизна знакомых впечатлений..., все родное, какое-то знакомое, орловское...». И совсем уж другими глазами он будет смотреть на Орел из-за границы: «Когда я вспоминаю Россию, передо мной встает Орел...». И его молодое чувство к городу сольется, сомкнется с тем чувством, которое он испытает уже зрелым, повидавшим жизнь и хорошо узнавшим ее человеком.

Молодой Бунин стоит на площади перед зданием вокзала. Темнеет. Вокзальные окна светятся неярко. Над городом появляются первые звезды, дует теплый, почти летний ветер.

Как и у Андреева, у Бунина нет денег на извозчика. В этом же 1891 году он пишет брату: «Вышли, Христа ради, 20-25 рублей... Сейчас пошлю тебе письмо, и у меня останется 2 к...» Сейчас он повернется и пойдет пешком в свой флигель возле «Орловского вестника».

Бунин еще будет ходить по Орлу – по его бедным и пыльным улочкам и по его респектабельному центру, он не раз пройдет по Кромской и Карачевской, он еще посмотрит писательским глазом на старый женский монастырь и Лутово кладбище; он уже побывал на «Дворянском гнезде» и обошел все «верхние улицы», но еще обойдет их не раз.

Для него идет сейчас самый мучительный и тревожный период, предшествующий творчеству – период накопления наблюдений, ощущений, рассматривания, запоминания, «приготовления себя к писанию», мука появления слова.

А где-то на 2-ой Пушкарной на пороге своего деревянного дома этим же весенним вечером 1891 года стоит еще один будущий большой русский писатель – Леонид Андреев.

Как и Бунин, он вглядывается, всматривается, вслушивается в голоса, шумы, звуки этой ночи. Как и Бунин, он хочет сохранить в памяти, не растерять, передать в слове этот неповторимый, густой настой жизни города самой сердцевины России, передать гордость за нее, боль за нее, передать восхищение ею и русским человеком.

В том, что Л. Андрееву и И. Бунину это удалось, город Орел сыграл свою роль.

 

Ашихмина, Е. Н. Еще юны и Бунин, и Андреев... // И прошлого мы слышим голоса... / Е. Н. Ашихмина. – Орел, 2008. – С. 69–90.

 Библиографический список

1. Ашихмина, Е. Н. Еще юны и Бунин, и Андреев... / Е. Н. Ашихмина // И прошлого мы слышим голоса... / Е. Н. Ашихмина. – Орел, 2008. – С. 69–90.

2. Ашихмина, Е. Н. Орел второй половины XIX века / Е. Н. Ашихмина // За страницами учебника географии Орловской области : краткие краеведческие очерки / Орловский государственный университет ; под редакцией: А. М. Сараевой, Л. В. Суханова. – Москва, 2004. – С. 218–226.

3. Город Орел : историческая справка / Б. А. Егоров, В. П. Еремин // Весь город Орел : справочник: информационно-рекламное издание / Б. А. Егоров, В. П. Еремин. – Орел, 1993. – С. 129–173.

4. Гуларян, А. Б. Общественно-политические процессы на территории Орловской губернии в конце XIX – начале XX века / А. Б. Гуларян // Общественно-политическая жизнь Орловской губернии в конце XIX – начале XX века : монография / А. Б. Гуларян. – Орел, 2007. – С. 8–90.

 

5. Кондратенко, А. Орловское общество в годы правления императора Александра III / А. Кондратенко // Истории русской провинции : историко-просветительский журнал / [редактор К. Грамматчиков]. – Орел, 2016. – N 84: Орел в эпоху императора Александра III. События и люди. – С. 145–149 : фот.

О развитии общественной жизни в Орле в 1881-1894 гг., газеты "Орловский вестник", появлении общественных организаций, создании и деятельности Орловской ученой архивной комиссии, книжном магазине В. Д. Кашкина.

6. Куликов, Н. Орел XIX века / Н. Куликов // Из глубины веков : страницы истории города Орла / Н. Куликов. – [Рязань], 2007. – С. 35–48.

7. Матвеев, В. П. Орелъ на старых открытках / В. П. Матвеев ; под общей редакцией А. П. Олейниковой. – [Сувенирное изд.]. – Орел : [Изд-во ОРАГС], 2005. – 304 с. : ил.

8. Орел в XIX веке // Орел из века в век : летопись основных событий : 1566–2000 / Администрация Орловской области, Управление по делам архивов ; главный редактор А. П. Олейникова. – Орел, 2003. – С. 65–172 : фот.

О периоде пребывания И. А. Бунина в Орле – с. 152–155.

9. Сидоров, В. Г. Город Орел во время жизни в нем В. Н. Денисьева (1895–1914) / В. Г. Сидоров // Вторые Денисьевские чтения : материалы научно-практической конференции по проблемам истории, теории и практики библиотечного дела, библиографии и книговедения / Международная академия информатизации при ООН ; составитель Н. З. Шатохина, ответственный за выпуск В. В. Бубнов. – Москва ; Орел, 2005. – С. 127–133.

10. Социальный и экономический облик дореволюционного Орла // Городу Орлу 400 лет / редакционная коллегия О. А. Горлов, А. Ф. Кузьмин (ответственный редактор), А. И. Логутков, В. И. Самаркин, З. Я. Сидельникова. – Тула, 1966. – С. 15–26 : ил.